Нефтекумье после боя
Ногайские аулы Нефтекумского района, где в начале февраля шли бои между боевиками-ваххабитами и спецназом, фактически живут в двоевластии: кроме легальной администрации аулы контролируются ваххабитскими джамаатами
Вечером 9 февраля в Ставропольском крае начался бой между федеральными подразделениями и боевиками ваххабитского джамаата. Бой продолжался почти сутки, спецназ уничтожил восьмерых боевиков, семеро спецназовцев погибли, шестеро получили ранения. Сообщения о боях между федералами и боевиками приходят с Кавказа регулярно и давно уже, хотя война в Чечне, как принято считать, окончена, не становятся сенсациями всероссийского масштаба. География таких столкновений тоже давно стала привычной и обыденной — непосредственно Чечня, Дагестан, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария. Ставрополья в списке этих регионов до сих пор не было — традиционно русский, казачий край, несмотря на свое положение рядом с Чечней и Дагестаном, все время, пока на Кавказе шла война, оставался мирным регионом. Даже нападение банды Шамиля Басаева на Буденновск было именно терактом в тылу, на мирной территории, наподобие «Норд-Оста» или Беслана, — то есть не эпизодом войны, как это было бы где-нибудь в Дагестане.
Как бы близко ни была Чечня, Ставрополье все равно остается мирным регионом, ассоциирующимся прежде всего с курортами Кавказских Минеральных Вод и знаменитыми уроженцами здешних мест — от Михаила Горбачева до лидера группы «Ласковый май» Андрея Разина. Здесь богатые сельхозпредприятия, мощная нефтехимическая промышленность, оставшаяся с советских времен, один из первых в России заводов Coca-Cola — в общем, все, что угодно, только не война.
И вдруг — бои, ваххабиты, джамааты и прочие не характерные для мирного края явления. Откуда?
Нерусские земли
Граница Левокумского и Нефтекумского районов обозначена старым советским памятным знаком в виде стада бетонных овец: в Левокумье основой местного хозяйства остается овцеводство, в Нефтекумье, как нетрудно понять из названия района, — добыча нефти (Нефтекумский район — вотчина компании «Роснефть»). Нефть здесь нашли в начале пятидесятых практически случайно — без специальных изысканий, во время сельхозработ неподалеку от аула Камыш-Бурун. Нефтекумские месторождения никогда не были стратегически важными для отечественного ТЭКа — масштабы не те. Но себестоимость добычи нефти была настолько низкой, что в союзном министерстве посчитали кощунственным не начать промышленную ее добычу. О том, что было дальше, можно узнать из неофициального гимна города: «В полудикой степи, где ковры ткали маки, где орлы устремляли свой взор с высоты, где звериной тропой кочевали сайгаки, вырос город нефтяников, город мечты». Начался «город мечты» в 1958 году с диспетчерской автобазы — она официально считается первым зданием построенного прямо в степи, на пустом месте, города. Нефтекумские нефтяники, в большинстве своем приехавшие сюда в те годы, — это и есть практически все русское население района. Остальные — ногайцы, монголоидные мусульмане, предки которых пришли в эти места еще вместе с Батыем задолго до солдат князя Потемкина-Таврического, основавшего Ставрополь. До конца XIX века ногайцы вели кочевой образ жизни, большинство нынешних ногайских аулов Нефтекумья появились в последние 150 лет.
На окраине Нефтекумска стоит еще один советский памятник — стела, символизирующая границу Европы и Азии. Азия, впрочем, начинается не у этого памятника, а еще восточнее — у первого придорожного магазина. Чиновник краевого правительства, с которым мы едем к местам боев, хочет угостить меня водкой. Продавщица в мусульманском платке тихо говорит: «Водки нет, водку мы не продаем, нам не положено». «Видишь — нерусские края начались», — комментирует чиновник.
Глава района Михаил Товчигречко, впрочем, не считает свои края нерусскими.
— Национального вопроса в районе не было и сейчас нет, — говорит Товчигречко. — Столкновения с боевиками, которые показывали по телевизору, — это часть большой войны, которую цивилизованному человечеству объявил мировой терроризм. Необходимо вести борьбу с терроризмом и ваххабизмом — как силовую, так и разъяснительную. Больше никаких объяснений быть не может.
Произнеся речь о мировом терроризме, Товчигречко рассказывает о криминальной ситуации в районе — в прошлом году в одном из ногайских аулов бандиты убили директора школы и его жену. Пока из райцентра в аул ехал милицейский наряд, преступники на велосипеде уехали в Дагестан, где их до сих пор ищут. Местные жители отказываются сотрудничать с милицией, потому что милиция не может гарантировать им безопасность. Кроме того, после принятия в Дагестане республиканского закона, согласно которому ваххабизм был запрещен как экстремистское течение, ваххабиты стали гораздо активнее работать в Ставропольском крае, где такого закона нет.
Обыкновенный аул
Аул (официально — село) Тукуй-Мектеб, где в начале февраля шли бои, основан в 1881 году, когда местный скотовод по имени Тукуй, совершив три паломничества в Мекку, дал по этому случаю обет построить школу (по-ногайски — «мектеб») для молодых мусульман.
Местные жители отказываются сотрудничать с милицией, потому что милиция не может гарантировать им безопасность
Мектеб просуществовал, как написано на стенде в тукуй-мектебском сельсовете, до «разгрома бело-зеленых басмаческих банд». С тех пор ни мечетей, ни иных мусульманских учреждений в Тукуй-Мектебе не было. Ногайцы относительно безболезненно пережили коллективизацию, а после того, как в середине пятидесятых в районе были открыты нефтяные месторождения и сельское хозяйство перестало быть основой экономики района, все ногайские колхозы объединили в один большой совхоз «Мирный», под разными названиями просуществовавший до начала девяностых. Контора бывшего совхоза — после очередного банкротства его перерегистрировали под названием ООО «Заря» — находится в том же здании, где и сельсовет. У ворот сельсовета стоит человек десять молодых ногайцев, о чем-то оживленно спорят. Увидев нас, от толпы отделяется мужчина, заходит с нами в калитку и торопливо говорит: «Мауритдин ждет вас, проходите, пожалуйста». Мауритдин Эльгайтаров, глава сельской администрации (в состав округа помимо самого Тукуй-Мектеба входит соседний аул Абрам-Тюбе), выходит встречать нас на крыльцо — кажется, не столько из соображений гостеприимства, сколько для того, чтобы, входя в кабинет, ловко захлопнуть дверь перед носом того парня, который встретил нас у калитки.
— Это наш осведомитель, — объясняет Эльгайтаров. — Милиция его наняла, чтобы он о настроениях среди мужчин докладывал. А он, наоборот, возле сельсовета крутится, и я подозреваю, что он не нам про них, а им про нас рассказывает.
Эльгайтаров возглавляет аул с середины восьмидесятых, и конкурентов у него нет. Кажется, проблема борьбы за власть — единственная проблема, которой нет в Тукуй-Мектебе. Обо всем остальном Эльгайтаров уныло рассказывает, не меняя выражения лица: был совхоз с несколькими тысячами рабочих, сейчас в «Заре» работает только 150 человек. Остальные (в сельском округе около 3500 человек населения) не работают, в большинстве семей единственный источник доходов — пенсия стариков. Народ в большинстве своем нищий: когда в 2004 году в аул провели водопровод, МУП «Водоканал» немедленно обанкротилось — практически ни одна из семей не смогла платить за воду.
Обыкновенные ваххабиты
— А самая главная проблема, — так же уныло продолжает Эльгайтаров, — это свобода. Как началась свобода, сразу встал религиозный вопрос. Мы с пониманием отнеслись к верующим, открыли мечеть — и здесь, и в Абрам-Тюбе, отправили парней учиться в медресе в Дагестан, в Кизил-Юрт. В первую войну многие пошли в Чечню воевать за религию, как они говорили. Кого-то убили, кого-то посадили. Кто отсидел, те стали возвращаться. Учиться уже ездили не в Дагестан, а в Саудовскую Аравию. Возвращались ваххабитами, вели пропаганду: мол, смерть всем неверным, женщина в платке должна ходить и так далее. В 2001 году ко мне пришли люди и сказали: глава, делай что-нибудь, с ними жить невозможно. Я провел сход граждан, позвал милицию, ФСБ, и мы всем Тукуй-Мектебом осудили радикальное движение ваххабизм. Тогда же у нас двух имамов посадили за пропаганду ваххабизма. А милиция — уж не знаю, из каких соображений — сразу после схода закрыла поселковое отделение, мы остались без милиции. Ваххабитских семей к тому времени у нас было десять. Трения были — на похоронах, на поминках они говорят: нужно так делать. А наши старики отвечают: нет, не так. До драк доходило. А где драки, там и оружие. У всех наших ваххабитов давно оружие было, и, прямо нужно сказать, они простых людей запугивали. Тут главное, что нужно понять, — не было бы того боя, если бы милиционеры не пришли проверять по домам документы. А тут, видимо, спугнули, ну те им и показали, что не боятся они никого, что они сами не меньшая власть, чем мы. Пойдемте, покажу, где и что было.
«Лег у окна, приготовился отстреливаться»
Место февральского боя — в минуте ходьбы от сельсовета. Во время столкновений были полностью уничтожены несколько домов. Молодая женщина в огромных галошах выбегает навстречу Эльгайтарову из ворот, целует главе поселка руки. Она — Эльмира Муталимова, соседка уничтоженных боевиков, ее дом вплотную примыкает к дому, с которого началась проверка документов, от дома осталась только обгорелая стена. Эльмира просит главу поскорее выдать ее семье новый дом — пока она с детьми и матерью живет в служебной сельсоветовской квартире. Эльгайтаров (явно уже не впервые) говорит: потерпи, скоро, а сам — тихо, чтобы не слышала Эльмира, — поясняет: «До сих пор непонятно, кто будет им жилье выделять — край или федеральный бюджет».
В 2001 году ко мне пришли люди и сказали: глава, делай что-нибудь, с ними, ваххабитами, жить невозможно
Эльмира, хотя ее никто об этом не спрашивает (и тоже явно не впервые), начинает рассказывать, что, несмотря на соседство и на то, что ее дети постоянно играли с соседскими детьми, сама с ваххабитами не общалась и даже не знает, как их звали. «Это неважно», — успокаивает ее Эльгайтаров, деликатно не уточняя, верит он женщине или нет. Получив очередное обещание насчет нового дома, Эльмира уходит к развалинам — что-то ищет в грудах сгоревшей мебели.
С другой стороны от дома боевиков — другой их сосед, русский сварщик-пенсионер Юрий Русов, единственный русский на всей улице. Дом Русова тоже сгорел, но он — единственный из всех пострадавших — отказался переезжать на казенную квартиру, поселился в летней кухне и ждет сына — военного моряка с Дальнего Востока, который скоро приедет в отпуск и начнет вместе с отцом отстраивать разрушенный дом.
Пока же Русов совместно с друзьями из райцентра приводит в порядок летнюю кухню. Во время боя в ней укрылись боевики.
— Когда начали стрелять, — чему-то улыбаясь, рассказывает Русов, — я достал свою берданку, лег у окна и приготовился отстреливаться. Вижу — от соседского дома бегут двое. Думал, ко мне, а они в кухню забежали и оттуда стреляют. Я думаю: нет, лучше уйти — и побежал огородами. Мне спецназовцы орут: «Дед, ты куда? Убьют!» — А я бегу себе и бегу. Убежал.
После боя — об этом Русов рассказывает с особенным удовольствием — оторванные руки-ноги боевиков валялись по всему его двору, а в самой кухне большая кастрюля до краев была наполнена кровью — ее туда сцеживал раненый бандит. Русов водит меня по руинам своего дома, показывает сквозные — через несколько стен — отверстия от выстрелов, пули, застрявшие в стенах, и одну большую болванку от гранатомета. В железных воротах — безукоризненно правильной формы круглые пулевые отверстия и похожие на сварочные швы следы пуль, прошедших по касательной.
— А берданку я на следующий же день сдал в милицию, — хвастается пенсионер. — Мало ли что, еще подумают, что я пособник.
Это будет продолжаться
Новое отделение милиции в Тукуй-Мектебе после февральских событий решили все-таки открыть (пока не открыли). В Абрам-Тюбе, соседнем ауле, жители которого точно так же жалуются на ваххабитов, отделения милиции не будет — есть только работающий в нескольких аулах участковый с зарплатой в четыре тысячи рублей. Несмотря на формальную победу над боевиками, никто не может поручиться, что следующая проверка документов не закончится так же, как февральская. Кроме того, после боя в Тукуй-Мектебе по району пошли слухи о том, что ногайцев теперь будут массово увольнять с работы — этим слухам люди охотно верят, даже не задумываясь о том, что при почти всеобщей безработице увольнять и так некого и неоткуда. Во время пятничных намазов в мечетях, по словам Мауритдина Эльгайтарова, пусто — мусульмане боятся, что в мечеть придет ОМОН и будет искать оружие. Кто распространяет слухи — тоже неизвестно.
— Это будет продолжаться, пока Нефтекумский район официально не включат в зону контртеррористической операции, — уверен заместитель секретаря Совета безопасности Ставропольского края генерал-майор Василий Бельченко. — Разрушенные дома, ваххабиты, соседи — это все следствие неопределенного статуса. Район нужно включить в зону операции. А сейчас у правоохранительных органов руки связаны. Так и напиши.
Я и пишу.
Олег Кашин, издание "Эксперт"
Вечером 9 февраля в Ставропольском крае начался бой между федеральными подразделениями и боевиками ваххабитского джамаата. Бой продолжался почти сутки, спецназ уничтожил восьмерых боевиков, семеро спецназовцев погибли, шестеро получили ранения. Сообщения о боях между федералами и боевиками приходят с Кавказа регулярно и давно уже, хотя война в Чечне, как принято считать, окончена, не становятся сенсациями всероссийского масштаба. География таких столкновений тоже давно стала привычной и обыденной — непосредственно Чечня, Дагестан, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария. Ставрополья в списке этих регионов до сих пор не было — традиционно русский, казачий край, несмотря на свое положение рядом с Чечней и Дагестаном, все время, пока на Кавказе шла война, оставался мирным регионом. Даже нападение банды Шамиля Басаева на Буденновск было именно терактом в тылу, на мирной территории, наподобие «Норд-Оста» или Беслана, — то есть не эпизодом войны, как это было бы где-нибудь в Дагестане.
Как бы близко ни была Чечня, Ставрополье все равно остается мирным регионом, ассоциирующимся прежде всего с курортами Кавказских Минеральных Вод и знаменитыми уроженцами здешних мест — от Михаила Горбачева до лидера группы «Ласковый май» Андрея Разина. Здесь богатые сельхозпредприятия, мощная нефтехимическая промышленность, оставшаяся с советских времен, один из первых в России заводов Coca-Cola — в общем, все, что угодно, только не война.
И вдруг — бои, ваххабиты, джамааты и прочие не характерные для мирного края явления. Откуда?
Нерусские земли
Граница Левокумского и Нефтекумского районов обозначена старым советским памятным знаком в виде стада бетонных овец: в Левокумье основой местного хозяйства остается овцеводство, в Нефтекумье, как нетрудно понять из названия района, — добыча нефти (Нефтекумский район — вотчина компании «Роснефть»). Нефть здесь нашли в начале пятидесятых практически случайно — без специальных изысканий, во время сельхозработ неподалеку от аула Камыш-Бурун. Нефтекумские месторождения никогда не были стратегически важными для отечественного ТЭКа — масштабы не те. Но себестоимость добычи нефти была настолько низкой, что в союзном министерстве посчитали кощунственным не начать промышленную ее добычу. О том, что было дальше, можно узнать из неофициального гимна города: «В полудикой степи, где ковры ткали маки, где орлы устремляли свой взор с высоты, где звериной тропой кочевали сайгаки, вырос город нефтяников, город мечты». Начался «город мечты» в 1958 году с диспетчерской автобазы — она официально считается первым зданием построенного прямо в степи, на пустом месте, города. Нефтекумские нефтяники, в большинстве своем приехавшие сюда в те годы, — это и есть практически все русское население района. Остальные — ногайцы, монголоидные мусульмане, предки которых пришли в эти места еще вместе с Батыем задолго до солдат князя Потемкина-Таврического, основавшего Ставрополь. До конца XIX века ногайцы вели кочевой образ жизни, большинство нынешних ногайских аулов Нефтекумья появились в последние 150 лет.
На окраине Нефтекумска стоит еще один советский памятник — стела, символизирующая границу Европы и Азии. Азия, впрочем, начинается не у этого памятника, а еще восточнее — у первого придорожного магазина. Чиновник краевого правительства, с которым мы едем к местам боев, хочет угостить меня водкой. Продавщица в мусульманском платке тихо говорит: «Водки нет, водку мы не продаем, нам не положено». «Видишь — нерусские края начались», — комментирует чиновник.
Глава района Михаил Товчигречко, впрочем, не считает свои края нерусскими.
— Национального вопроса в районе не было и сейчас нет, — говорит Товчигречко. — Столкновения с боевиками, которые показывали по телевизору, — это часть большой войны, которую цивилизованному человечеству объявил мировой терроризм. Необходимо вести борьбу с терроризмом и ваххабизмом — как силовую, так и разъяснительную. Больше никаких объяснений быть не может.
Произнеся речь о мировом терроризме, Товчигречко рассказывает о криминальной ситуации в районе — в прошлом году в одном из ногайских аулов бандиты убили директора школы и его жену. Пока из райцентра в аул ехал милицейский наряд, преступники на велосипеде уехали в Дагестан, где их до сих пор ищут. Местные жители отказываются сотрудничать с милицией, потому что милиция не может гарантировать им безопасность. Кроме того, после принятия в Дагестане республиканского закона, согласно которому ваххабизм был запрещен как экстремистское течение, ваххабиты стали гораздо активнее работать в Ставропольском крае, где такого закона нет.
Обыкновенный аул
Аул (официально — село) Тукуй-Мектеб, где в начале февраля шли бои, основан в 1881 году, когда местный скотовод по имени Тукуй, совершив три паломничества в Мекку, дал по этому случаю обет построить школу (по-ногайски — «мектеб») для молодых мусульман.
Местные жители отказываются сотрудничать с милицией, потому что милиция не может гарантировать им безопасность
Мектеб просуществовал, как написано на стенде в тукуй-мектебском сельсовете, до «разгрома бело-зеленых басмаческих банд». С тех пор ни мечетей, ни иных мусульманских учреждений в Тукуй-Мектебе не было. Ногайцы относительно безболезненно пережили коллективизацию, а после того, как в середине пятидесятых в районе были открыты нефтяные месторождения и сельское хозяйство перестало быть основой экономики района, все ногайские колхозы объединили в один большой совхоз «Мирный», под разными названиями просуществовавший до начала девяностых. Контора бывшего совхоза — после очередного банкротства его перерегистрировали под названием ООО «Заря» — находится в том же здании, где и сельсовет. У ворот сельсовета стоит человек десять молодых ногайцев, о чем-то оживленно спорят. Увидев нас, от толпы отделяется мужчина, заходит с нами в калитку и торопливо говорит: «Мауритдин ждет вас, проходите, пожалуйста». Мауритдин Эльгайтаров, глава сельской администрации (в состав округа помимо самого Тукуй-Мектеба входит соседний аул Абрам-Тюбе), выходит встречать нас на крыльцо — кажется, не столько из соображений гостеприимства, сколько для того, чтобы, входя в кабинет, ловко захлопнуть дверь перед носом того парня, который встретил нас у калитки.
— Это наш осведомитель, — объясняет Эльгайтаров. — Милиция его наняла, чтобы он о настроениях среди мужчин докладывал. А он, наоборот, возле сельсовета крутится, и я подозреваю, что он не нам про них, а им про нас рассказывает.
Эльгайтаров возглавляет аул с середины восьмидесятых, и конкурентов у него нет. Кажется, проблема борьбы за власть — единственная проблема, которой нет в Тукуй-Мектебе. Обо всем остальном Эльгайтаров уныло рассказывает, не меняя выражения лица: был совхоз с несколькими тысячами рабочих, сейчас в «Заре» работает только 150 человек. Остальные (в сельском округе около 3500 человек населения) не работают, в большинстве семей единственный источник доходов — пенсия стариков. Народ в большинстве своем нищий: когда в 2004 году в аул провели водопровод, МУП «Водоканал» немедленно обанкротилось — практически ни одна из семей не смогла платить за воду.
Обыкновенные ваххабиты
— А самая главная проблема, — так же уныло продолжает Эльгайтаров, — это свобода. Как началась свобода, сразу встал религиозный вопрос. Мы с пониманием отнеслись к верующим, открыли мечеть — и здесь, и в Абрам-Тюбе, отправили парней учиться в медресе в Дагестан, в Кизил-Юрт. В первую войну многие пошли в Чечню воевать за религию, как они говорили. Кого-то убили, кого-то посадили. Кто отсидел, те стали возвращаться. Учиться уже ездили не в Дагестан, а в Саудовскую Аравию. Возвращались ваххабитами, вели пропаганду: мол, смерть всем неверным, женщина в платке должна ходить и так далее. В 2001 году ко мне пришли люди и сказали: глава, делай что-нибудь, с ними жить невозможно. Я провел сход граждан, позвал милицию, ФСБ, и мы всем Тукуй-Мектебом осудили радикальное движение ваххабизм. Тогда же у нас двух имамов посадили за пропаганду ваххабизма. А милиция — уж не знаю, из каких соображений — сразу после схода закрыла поселковое отделение, мы остались без милиции. Ваххабитских семей к тому времени у нас было десять. Трения были — на похоронах, на поминках они говорят: нужно так делать. А наши старики отвечают: нет, не так. До драк доходило. А где драки, там и оружие. У всех наших ваххабитов давно оружие было, и, прямо нужно сказать, они простых людей запугивали. Тут главное, что нужно понять, — не было бы того боя, если бы милиционеры не пришли проверять по домам документы. А тут, видимо, спугнули, ну те им и показали, что не боятся они никого, что они сами не меньшая власть, чем мы. Пойдемте, покажу, где и что было.
«Лег у окна, приготовился отстреливаться»
Место февральского боя — в минуте ходьбы от сельсовета. Во время столкновений были полностью уничтожены несколько домов. Молодая женщина в огромных галошах выбегает навстречу Эльгайтарову из ворот, целует главе поселка руки. Она — Эльмира Муталимова, соседка уничтоженных боевиков, ее дом вплотную примыкает к дому, с которого началась проверка документов, от дома осталась только обгорелая стена. Эльмира просит главу поскорее выдать ее семье новый дом — пока она с детьми и матерью живет в служебной сельсоветовской квартире. Эльгайтаров (явно уже не впервые) говорит: потерпи, скоро, а сам — тихо, чтобы не слышала Эльмира, — поясняет: «До сих пор непонятно, кто будет им жилье выделять — край или федеральный бюджет».
В 2001 году ко мне пришли люди и сказали: глава, делай что-нибудь, с ними, ваххабитами, жить невозможно
Эльмира, хотя ее никто об этом не спрашивает (и тоже явно не впервые), начинает рассказывать, что, несмотря на соседство и на то, что ее дети постоянно играли с соседскими детьми, сама с ваххабитами не общалась и даже не знает, как их звали. «Это неважно», — успокаивает ее Эльгайтаров, деликатно не уточняя, верит он женщине или нет. Получив очередное обещание насчет нового дома, Эльмира уходит к развалинам — что-то ищет в грудах сгоревшей мебели.
С другой стороны от дома боевиков — другой их сосед, русский сварщик-пенсионер Юрий Русов, единственный русский на всей улице. Дом Русова тоже сгорел, но он — единственный из всех пострадавших — отказался переезжать на казенную квартиру, поселился в летней кухне и ждет сына — военного моряка с Дальнего Востока, который скоро приедет в отпуск и начнет вместе с отцом отстраивать разрушенный дом.
Пока же Русов совместно с друзьями из райцентра приводит в порядок летнюю кухню. Во время боя в ней укрылись боевики.
— Когда начали стрелять, — чему-то улыбаясь, рассказывает Русов, — я достал свою берданку, лег у окна и приготовился отстреливаться. Вижу — от соседского дома бегут двое. Думал, ко мне, а они в кухню забежали и оттуда стреляют. Я думаю: нет, лучше уйти — и побежал огородами. Мне спецназовцы орут: «Дед, ты куда? Убьют!» — А я бегу себе и бегу. Убежал.
После боя — об этом Русов рассказывает с особенным удовольствием — оторванные руки-ноги боевиков валялись по всему его двору, а в самой кухне большая кастрюля до краев была наполнена кровью — ее туда сцеживал раненый бандит. Русов водит меня по руинам своего дома, показывает сквозные — через несколько стен — отверстия от выстрелов, пули, застрявшие в стенах, и одну большую болванку от гранатомета. В железных воротах — безукоризненно правильной формы круглые пулевые отверстия и похожие на сварочные швы следы пуль, прошедших по касательной.
— А берданку я на следующий же день сдал в милицию, — хвастается пенсионер. — Мало ли что, еще подумают, что я пособник.
Это будет продолжаться
Новое отделение милиции в Тукуй-Мектебе после февральских событий решили все-таки открыть (пока не открыли). В Абрам-Тюбе, соседнем ауле, жители которого точно так же жалуются на ваххабитов, отделения милиции не будет — есть только работающий в нескольких аулах участковый с зарплатой в четыре тысячи рублей. Несмотря на формальную победу над боевиками, никто не может поручиться, что следующая проверка документов не закончится так же, как февральская. Кроме того, после боя в Тукуй-Мектебе по району пошли слухи о том, что ногайцев теперь будут массово увольнять с работы — этим слухам люди охотно верят, даже не задумываясь о том, что при почти всеобщей безработице увольнять и так некого и неоткуда. Во время пятничных намазов в мечетях, по словам Мауритдина Эльгайтарова, пусто — мусульмане боятся, что в мечеть придет ОМОН и будет искать оружие. Кто распространяет слухи — тоже неизвестно.
— Это будет продолжаться, пока Нефтекумский район официально не включат в зону контртеррористической операции, — уверен заместитель секретаря Совета безопасности Ставропольского края генерал-майор Василий Бельченко. — Разрушенные дома, ваххабиты, соседи — это все следствие неопределенного статуса. Район нужно включить в зону операции. А сейчас у правоохранительных органов руки связаны. Так и напиши.
Я и пишу.
Олег Кашин, издание "Эксперт"
